Мы обречены на... вечность. Фотографии протоиерея Николая Гурьянова.

Отец Николай... Целая эпоха моей жизни вдохновлена и благословлена этим Человеком, в котором земное неизреченно было слито с небесным.

Когда едешь к нему, то пересматриваешь свою совесть, будто перед кончиной или Страшным Судом, ибо ничто не могло укрыться от его проницательного взора. И столько вопросов теснится в груди... Но что интересно - уже ночью, при подъезде к Новгородским и Псковским землям, начиналось удивительное прояснение сознания. Перечитываешь, бывало, свою памятную записочку к батюшке и видишь, что этот вопрос - праздный, его можно и не задавать, а тот - надуманный, ты еще не дорос, чтобы исполнить совет, а третий вопрос, оказывается, уже содержит в себе ответ. Оставалось главное: Господи, как мне исполнить Твою волю в той или иной ситуации, как не поступить самочинно, по страсти или малодушию?

И вот, приезжая уже таким, поработавшим над собой и просветленным, получаешь наконец ответ из самих уст Божиих, который бережно передается тебе этим небожителем на земле - светлоликим старичком-священником, которому открыта ТАЙНА, тайна святых - как жить, чтобы Царствие Небесное было "внутри вас".

Познакомился я с ним в немного скорбный для меня момент. В 1991 году, будучи выпускником Московской семинарии, я был назначен в группу на Святую гору Афон для помощи в ремонте обители, однако вышло недоразумение, и я, имея билет и визу, не попал на поезд. Раздумывая в огорчении, как мне лучше использовать освободившееся время, я решил поехать на остров Залит, где жил, как все говорили, необыкновенный батюшка. Раньше я всегда чувствовал неловкость ехать к ТАКОМУ человеку из любопытства: особых вопросов и проблем у меня не было, все казалось просто. Я и в этот раз поехал попутчиком, чтобы помочь одному многодетному священнику тащить семейный скарб.

И вот, на второй день моего пребывания на острове, отец Леонид Г. повел меня к заветной избушке... Батюшка открыл нам дверь и впустил обоих к себе. Пока с ним беседовал мой провожатый, я молился и немного осматривался. Скоро батюшка стал нас помазывать святым масличком и петь духовные стихи. Мне преподнес стакан густого жирного молока: "Пей, Алексеюшка, заговляйся" (было 13 августа).

Я осмелел и задал ему самый заветный вопрос: спасусь ли я? Но батюшка не ответил. Нельзя ведь расслаблять нашу волю обещаниями, ибо мы, по мудрости Божией, страхом спасаемся. Он просто посадил меня подле себя на стульчик и, глядя глаза в глаза, утешил: "Будет у тебя и Афон, и Иерусалим..." - и рассказал мне всю мою жизнь... У меня немного закружилась голова от того, что заглянул за порог времени (то есть в Вечность), но все-таки решился спросить еще об одной, беспокоившей меня вещи: "Батюшка, а почему у меня нет страха Божия?" Взгляд у старца вдруг стал вострым (почему-то просится именно это словцо), пронзительным - прямо в сердце заглянул. И неожиданно он ладошкой ударил меня по щеке, раз, другой, - не сильно, но чувствительно.

А я уже так любил этого человека, что для меня его руки были как родные, и я жалел, что глуповат и не могу сразу понять, что эта пощечина значит.

Он еще секунд пять так же пронзительно и с улыбкой смотрел на меня молча, а потом и говорит: "Так ты и меня не боишься! Точно - не боится. Вишь, даже не закраснелся..."

С этой первой встречи я сразу вынес несомненное знание, что отец Николай - БОЖИЙ человек на земле. Характерное чувство при общении с такими людьми - переживание необыкновенной близости с первых минут общения: что ты для него, что он для тебя - роднее родных.

На острове мы провели еще два или три дня. В храме меня поразила теплая и благоговейная обстановка. Особенно тронуло паникадило со свечами вместо лампочек. Свечи там стоили по сравнению с Москвой очень дешево, и записки на помин брали почти бесплатно, и просфоры так давали, если попросишь. Хотел дать пожертвование - не взяли.

Необычная манера была у батюшки проповедовать. Вот он выходит с крестом в конце литургии. Сам худенький, облачение - мешком. Достает свою толстую затертую тетрадочку. "Вот послушайте, мои драгоценные..." -говорит немного дребезжащим старческим голосом, с такими ласковыми нажимами на ударениях. "Сегодня праздник Господний..." - читает он чью-то проповедь. Люди жадно слушают, многие с сумками и рюкзаками, издалека... Вслушиваюсь в слова: "Так мы с вами, мои любезные, самые счастливые, потому что Господь с нами, Царство Небесное здесь, на земле, и Ангелы Божий рядом"... Приглядываюсь (а мне удобно с клироса за ним приглядывать) - батюшкины глаза из-под очков глядят сквозь тетрадочку: он давно уже говорит от сердца, а на ресничках - слезы...

Я привык паломничать-трудничать, и здесь тоже хотел чем-нибудь потрудиться на пользу храма. Была уже середина августа, а в храме еще не заготовлено дров. Огромная неколотая куча лежала на лужайке перед церковным зданием. Мы стали колоть с пареньком Иваном по очереди, потому что топор в храме был один, а колуна не было. И вот этот Иван (он через год стал иеромонахом) спрашивает меня, уже зачисленного в Духовную Академию, что означает евангельское "блаженны нищие духом". Я стал, как нас учили в семинарии, объяснять ему духовную нищету как ненадеяние на себя, а в это время к нам подошел сам батюшка. Подождал, пока я закончу свое богословское объяснение, и говорит: "Знаешь, Алексеюшка, нищий духом - это вот когда человек верует, а не крестится (в смысле не принимает крещения). Или вот верует, а взял, и украл что-нибудь". До сих пор я думаю над смыслом этих слов... Я хотел было пойти попросить топор в соседних домах, но батюшка очень упрашивал меня этого не делать. Я все же осмелился спросить у одного и получил такой резкий отказ, что похолодело сердце: батюшка-то боялся, что это введет человека в грех.

А на следующий день было небольшое чудо. То ли Иван встал пораньше и все переколол, то ли еще кто помог, но лежала огромная, выше человеческого роста, гора поленьев! Их оставалось только срочно убрать, так как приближался сезон дождей.

После обеда мы стали их прикладывать в Никольском приделе. Работали батюшки - отец Николай и отец Леонид, мы с Иваном да четыре девочки, причем младшей Верочке и было-то всего лишь годика четыре. Через два-три часа все было готово. Я сам карабкался уже со штабеля на штабель, как по ступеням, закладывая дрова под самый пятиметровый потолок.

Посмотрев позже на результаты трудов, я вдруг осознал, что перетаскать такую гору нам троим, да детям и старичку явно должно было быть не под силу. А усталости почти и не было. Мы пели песнопения и ощущали чудесный прилив сил. Господь помог!..

Когда остров постепенно скрывался за водной гладью, мне и невдомек было, что здесь я обрел своего духовного отца и что удостоился необыкновенной радости: он не только принял меня в своем доме, но и почти час беседовал с нами. Все остальные десять лет я разговаривал с батюшкой у порога или по пути в храм. Только в 1999 году, да еще в последнюю встречу летом 2001 года отец Николай снова принимал меня, уже священника, у себя в кухонке...

С 1993 года я стал ездить к батюшке почаще - раза два в году. В тот приезд батюшка мне показался немного наивным: он все уговаривал меня ежедневно читать утренние и вечерние молитвы. А я был таким усердным студентом, что для меня странным казалось не то, что молитвы не прочесть,- я и Псалтирь читал неукоснительно. "Разве он не знает, что я и без всяких уговоров это делаю?" Но потом в Академии я оказался в кружке молодых людей, знатоков и приверженцев греческой традиции, которые, вышучивая наше российское благочестие, иронизировали: "Без вычитки этого правила вам никак не спастись". Так батюшка заранее меня укрепил, чтобы не поддаться. И еще: теперь, через десять лет, я настолько оказался обременен строительством храма, а также семейными трудностями и бытовыми неурядицами, что засыпаю иногда, не раздеваясь. Но слова отца Николая звучат сегодня - как укор.

Батюшкин язык надо было еще уметь понять. Он открывал людям такие глубокие вещи, да еще в нескольких словах, что их приходилось облекать в форму образов или символов, которые прояснялись постепенно, по прошествии времени, наполняясь новыми духовными смыслами и поворотами судьбы.

Некая послушница, приехавшая вместе со мной на остров, стала рассказывать батюшке о нестроениях в монастыре. Он ласково прикоснулся к ее шее: "А ты крестик-то носишь?" Она вынула крестик с груди. "Вот и носи". (У нее через год открылось душевное расстройство).

А девушке Вале, интересовавшейся у него, можно ли ей заниматься конным спортом и танцами, отец Николай с лаской и улыбочкой говорит: "А дай-ка я тебе красочки-то добавлю",- и берет седую прядь со своих волос и будто перекладывает ей. Она, знай, смеется. А ведь он ей намекал на горе до седины.

В предпоследний мой приезд он кормил меня сахаром: и много же клеветы мне пришлось испытать за последние два года от самых, казалось бы, близких людей!..

Каждое батюшкино слово и даже жест были глубоко значимыми, символичными. Ведь то, что открывалось ему в Духе Святом, нужно было передать человеку в краткие минуты духовной встречи. А чтобы потом получить ориентир на своем пути, узнав, какова воля Божия, надо было вспоминать мельчайшие подробности этой встречи, каждое слово, интонацию.

Однажды, например, привез я к нему женщину, у которой дочь-подросток была некрещеной. Батюшка говорит: "Так ты крести ее поскорее". На другой день девочка должна была уезжать в лагерь, организованный протестантским молодежным движением. На обратном пути женщина и говорит, что дочь, мол, вернется, тогда сразу покрестим. Мы только не обратили внимания на одно батюшкино слово: "поскорее". А в лагере детям устроили инициацию (посвящение в христиане с сильным эмоциональным переживанием), и у девочки за месяц общения с протестантами так сильно изменился характер, что мы подозревали одержимость. Мать только через пять месяцев едва умолила дочь принять Святое Крещение, плача перед ней на коленях. А ведь батюшка, значит, предчувствовал близкое искушение и хотел, чтобы благодать купели предохранила душу девочки от вражьей силы.

Отец Николай так жалел людей, что даже не мог прямо говорить о предстоящих испытаниях и горестях. "Все будет хорошо",- приговаривал он чаще всего плачущим или унывающим от скорби посетителям. Батюшкино милосердие особенно поразило меня в следующем случае. Приблизительно в 1997 году я спросил батюшку про тестя, который был тогда еще не крещен. Стояла проблема, как его привести к Церкви. Батюшка нас с супругой утешил, что тесть обязательно покрестится. Я был в недоумении, каким образом это может произойти, если у тестя нет ни малейших проблесков подобного желания. 1/1 тогда батюшка пояснил: "Ничего... ЗАБЕРЕШЬ - ПОКРЕСТИШЬ". Мы эти слова истолковали так: когда-нибудь тесть переедет к нам жить и тогда согласится на крещение. Но старец сказал только лишь "заберешь", не желая огорчить нас. Развязка наступила через два года. Мой родственник так тяжело заболел, что месяц не мог уже ничего есть. Только тогда он согласился на больницу, где обнаружилось, что у него рак желудка в последней степени. Узнав об этом, тесть согласился принять Святое Крещение, но только не в больнице, а дома. И я его действительно забрал, уже полумертвого, домой, где он принял Крещение от пожилого священника за полутора суток до смерти.

При всем величии своих дарований, отец Николай не терпел ни малейшего намека на них. Как-то году в 94-м у меня был такой случай: находясь в Лавре, я в какой-то ситуации поступил неправильно и сильно переживал, мучался совестью. И вот мне снится батюшка. Я бросаюсь к нему со слезами и прошу поисповедовать меня. Каялся в своем грехе с плачем и раскаянием. А когда проснулся, на глазах действительно стояли слезы и на душе было так легко, как после первых исповедей в юности. Я решил, что ко мне приходил сам батюшка и уж он, наверное, об этом знает. Через несколько месяцев я снова был на острове и дерзнул, беседуя со старцем на скамеечке в его саду, вскользь упомянуть о том, что он ко мне приходил в общежитие и я ему за это очень благодарен. "Что-что?" - будто не расслышал батюшка. В ту же секунду его взгляд стал настолько отчужденным, что я почувствовал себя для него никем и перепугался, что он уйдет от меня. Я сразу перешел на другие вопросы, и батюшка, простив меня, ответил на них.

К батюшке ездило столько людей со всех концов Руси и из-за границы, что у некоторых моих знакомых возникало сомнение, а помнит ли их батюшка? С теми, у кого эти сомнения были особенно сильны, батюшка делал вид, что совсем их не узнает, мог даже долго не выходить и спрашивать: "А вы кто?", но потом обязательно утешал. Конечно, эти сомнения были смешны, он помнил нас всех в Духе Святом. Разве может нас забыть Господь? Меня он ласково называл всегда Алексеюшкой. Бывало, сам называл, хотя я иногда забывал напомнить, как меня зовут. Так как я по окончании семинарии восемь лет не принимал священного сана, увлеченный научной и педагогической работой, батюшка каждый раз спрашивал при встрече: "Вы священник?" - напоминал волю Божию обо мне.

Работу мою с детьми он воспринимал очень серьезно (кстати, и сам ходил проводить беседы в свою сельскую школу на острове). Помню, как-то мне предложили новое место работы: организовать воскресную школу на окраине Москвы, а я и так уже преподавал в трех местах. Я спрашивал у батюшки благословения что-нибудь оставить (очень было трудно), но он такого благословения не дал. Справился ли я с новым делом по его молитвам и милости Божией, пусть судят те, кто продолжают вести занятия в этой школе.

Самим своим поведением отец Николай открывал законы духовного мира. Возле его калиточки собирались не только люди, но жались к добру, к теплу и собачки, лошади, куры. Голуби клевали прямо с рук, потому что знали: их никто не обидит. И посреди них по саду спокойно расхаживал батюшкин котик.

По простоте, любвеобильности и отзывчивости старца можно было догадываться о том, насколько велика Божия любовь к нам. Своим поведением батюшка давал уроки добродетели.

Проникновение прозорливого старца в наши души и жизненные пути открывало нам и величие Премудрости Божией. И, пожалуй, в общении с батюшкой открывалась самая сложная тайна - ВОЛИ БОЖИЕЙ. Ведь главное в жизни христианина - научиться узнавать эту волю и жить в согласии с ней. Это и есть богоугодная жизнь. Святые оттого и становились угодниками Божиими, что постигали для себя эту тайну.

Благодаря батюшке людям открывалось, что воля Божия не безусловна, не есть некий рок. Она меняется в зависимости и от нашего поведения, и от поступков других людей.

Один игумен звал меня к себе в Ивановскую епархию создавать православную школу-пансион. Я был на острове поздней весной и получил общее благословение на это дело. И вот через два-три месяца, когда мне уже присмотрели дом и надо было его покупать и перевозить вещи, я снова поехал к батюшке. Но отец Николай очень удивился тому, что я собираюсь переезжать и уверенно говорил, что никакого такого благословения он мне не давал. "Так что же мне теперь делать?" - спрашиваю. "Оставаться в Москве,- и добавил: - Из Москвы ни шагу". А на прощанье раза два добавил: "Только пусть у тебя все будет духовно".

И действительно, обстановка со школой переменилась, все планы игумена относительно этой школы оказались неосуществимы. Больше того: старец не зря добавил последнюю фразу, которой я не придал особого значения, а понял в смысле того конкретного разговора. Через две недели я устроился работать в школу в ближнем Подмосковье, мне туда предложили переезжать, и я согласился. Но с директором мы не сошлись, и буквально через две недели начались такие искушения, что пришлось переезжать обратно. Как вспоминались потом слова батюшки "из Москвы ни шагу"! Только его пожелание "быть всему духовным" остановило меня от судебного разбирательства с директором. Именно благодаря батюшке, через общение с ним, чадам открывалось, ЧТО есть воля Божия. Не случайно Сын Божий, воплотившись, предал Себя во власть и значит волю человеков. Бог так любит нас, что готов идти за нами везде, кроме греха.

Так и батюшку было легко уговорить. Некоторые даже перебивали его, и он сразу замолкал. Потому-то отец Николай и казался для некоторых слабовольным, потому-то он и мог "благословить" человека на то, что тот выпрашивал. И потому-то многие, побывав у старца, не переживали никаких изменений в своей жизни: ибо испрашивали у него благословения на СВОЙ путь, который ИМ хотелось проходить. Такое "благословение" батюшкино означало Божие попущение: можно идти и этим путем тоже, и спастись. Но одно дело - человеческое, другое - Божие. Совсем не то - прямая воля Божия: она не попущение, а благословение.

Чтобы стяжать истинное благословение, от человека требуется самоотречение, хотя бы начальное, и требуется умение УСЛЫШАТЬ сердцем и ВЫПОЛНИТЬ, невзирая ни на что. Излагаешь старцу ситуацию - так-то мол и так-то. Как, батюшка, в этих обстоятельствах поступить по воле Божией?

Одной девушке, например, отец Николай благословил принять предложение руки от мусульманина, который был согласен креститься. "Пусть выходит за него,- сказал он,- спасет ведь еще одну душу". Духовник и друзья этой девушки были крайне возмущены, когда она привезла такое благословение. И как же ей страшно было выполнять благословение старца вопреки мнению своей церковной общины!

Одно ясно: если спрашиваешь с чистым сердцем, без своих пристрастий, то всегда получишь ответ от Самого Господа, воля Которого открывалась нашему наставнику благодаря кротости и смирению его любящего сердца. После этого остается лишь довериться - и, по Писанию, "...Он будет пасти тебя на злачных пажитях, и ты ни в чем не будешь нуждаться".

Можно было бы еще много говорить о дорогом сердцу батюшке. Тем более что в общении с ним открывались вечность и бесконечность.

Не все из им обещанного еще исполнилось. Не все из его поучений и наставлений до конца понято. Но теперь можно представить, как мы будем там общаться с Самим Богом: Он, Творец всей Вселенной, будет с нами так же прост и доступен, как Его верный ученик Николай. И, наверное, еще более глубоко и значимо будет каждое слово, обращенное к нам Творцом при встрече с Ним лицом к Лицу. И будут покой, и мир, и неизреченная радость на сердце, как после общения с дорогим наставником.

Только вот наш батюшка носил драгоценное сокровище Духа в немощном сосуде - во плоти. Когда мы с ним познакомились, ему было 82 года. Каждый раз, уезжая, я с трепетом думал - увижу ли еще? Батюшка напутствовал:

Становилось совсем скорбно. Понималось, что и год, и пять лет - ничтожно малое время. А батюшка продолжал:

И потом добавлял, хитро улыбаясь, в ответ на наши мысли:

Когда в памятном 1991 году я увидел в Никольском приделе гроб - ладный, из гладких, прочно пригнанных друг к другу досок, то спросил батюшку: "Что это?" Он, погладив доски, ласково произнес: "Гро-об мой, ждет меня". Да и сам батюшка ждал смерти. И по слову Апостола: "Хочу разрешиться и со Христом быть", и, наверное, по одиночеству своему на земле. Ведь, если подумать, все его друзья, родные давно уже были там; мы для него - внучата и правнучата.

Как нам не хотелось расставаться с батюшкой! Но минута прощания приближалась. Так устроено Богом - надо всем когда-то вставать на свои ноги.

Глубже всего, конечно, запечатлевается на сердце последняя встреча здесь. К дорогому батюшке я не мог попасть с осени 1999 до лета 2001 года. Очень тосковало сердце: ведь столько изменилось в моей жизни по его слову. А как дальше быть по воле Божией? Не из любопытства, а чтобы самочиния не натворить? Наконец, привез ему годовалую дочку, плод его молитв (батюшка нас и "повенчал" с матушкой, и родить ей благословил вопреки всем врачам, и доченьку вымолил: еще бы несколько секунд, и она могла бы задохнуться в родах). Ради Настеньки меня пустили к батюшке. Старец благословил принести ребенка на помазание и разрешил войти в дом одному из родителей. Жена шепнула: "Иди!"

И вот я у самого дорогого человека. Снова, как в первую встречу, сижу подле ног. Только батюшка... был уже другим. Он умалился, как когда-то Господь. Он был совсем как ребеночек. Поцеловал мне руку: ты, мол, священник, а я - уже никто. Когда отдавал ему в подарок скромные святыньки, батюшка по-детски спрашивал: "А это что? Крестик?" И умиленно плакал. Я ему привез ваточку, обмакнутую в миро с иконы Царя-мученика. Он раза три переспрашивал, что это за ваточка. Попросил его поставить крестик на книге с его стихами. "Вот здесь? Здесь?" - спрашивал, пока я не показал пальцем. В послушание мне батюшка минут пять старался своей немощной рукой начертить этот крестик, рука дрожала. Про каждую перекладинку он спрашивал: "Вот так?"...

Я тоже стал плакать. Всего того душевного, что я знал и чего ждал, уже не было. Не было НАВСЕГДА. Явно почувствовалось, что человеческое в батюшке уже уходит. Внешне об этом говорила противоестественная бледность лица - ни кровиночки! Его плоть держалась только Духом - ради нас, по его любви и милости Божией.

И только на вопросы все старец ответил. Отвечал, закрывая глаза и молясь, - и только в эти секунды я узнавал "своего батюшку". Даже тон его становился твердым и властным.

"Начинать ли новый этап стройки храма в конце лета?" - "Стройте до самых морозов".- "Кого мне найти в прорабы?" -"Руководи стройкой сам"... (Так все и вышло: крышу над трапезной частью закончили в начале декабря, теперь там и служим. Когда доверял в стройке кому-то другому - получались искушения, вплоть до того, что чуть храм не сожгли.) Наконец, великая радость для людей - вышел батюшка помазывать. Супруга успела насчет нашей надежды на сыночка спросить и получила ответ: "Будет такой послушный".

Догадывался я, что могу больше не увидеть старца. Немного жалел, что задал только ситуативные вопросы, а не вперед на жизнь. Но разве на всю жизнь спросишь? Надо самому учиться постигать волю Божию.

Можно было бы много написать о батюшкиных чудесах, предсказаниях, точном знании душ - но не чувствую батюшкиного на это благословения. Может, кто-то и задастся такой целью. Но все такое ведь батюшка делал не специально: это дано было ради исцеления наших душ, ради нашего наставления на путь Божий. Вспомним: "Если и горы переставлять могу, а любви не имею, то я ничто". Пример отца Николая - это горение все превозмогающей любви.

И вот теперь батюшки нет. О его кончине я узнал почти сразу, как только пришел со всенощной в ту памятную субботу. Но побывать на отпевании Господь все равно не привел.

Я даже не мог предположить, что такого светильника будут хоронить, как Господа. Даже двух дней не прошло с его кончины до того утра в понедельник, когда земля навек сокрыла от нас земной лик возлюбленного нами учителя и наставника. Теперь очередь за мной, встретимся уже там...

Чудо на земле - человек. С плотью, такой для нас ощутимой, стабильной, однако бренной плотью -соединен неуловимый, но вечный дух. Невидимое, личность, становится доступным и познаваемым в видимом. И когда пишу эти строки, я внутренне всматриваюсь в сохранившийся драгоценный образ батюшки, нахожусь в общении с его освятованной личностью. Память дает подпорки сердечному чувству, а его образ, духовный лик остается неизменным источником благодатного вдохновения. Благодать узнается по ее действию, по плодам.

Отец Николай влил в меня силу искать Бога, укрепил веру, дал воочию увидеть "яко благ Господь". Воистину, в Боге живы те, кто возлюбили Его всем сердцем и устроили в себе обитель Святой Троицы. Воистину, через смерть возводит нас Господь от земли на Небо: отобрал у нас батюшку и отучает нас цепляться за земное. Мы обречены... на Вечность, на духовное.

Смотрит на меня батюшка, дорогой, любимый, оставивший меня барахтаться в этом мире,- смотрит своим кротким взором, из-под самого сердца смотрит и будто спрашивает: "А ты-то когда станешь таким, как я?" Каждый, кто увидел на батюшкином лице сияние Духа Святого, призван в свою меру и со своими душевными особенностями стать подобным ему и подобным Богу. Своей жизнью, своим обликом, как небесной кистью, написал нам старец образ любящего Христа.