Впервые я побывал в Сербии в 1996 году (тогда ещё Югославии) по приглашению известнейшей сербской актрисы Иваны Жигон. В Белградском Драматическом театре тогда состоялась премьера спектакля по роману Ф.М. Достоевского "Идиот". Театр был переполнен, несмотря на то, что столица, как и вся Югославия (к тому времени она сузилась до двух республик Сербии и Черногории) переживала блокаду страны, когда ельцинская Россия присоединилась к западной политике развала страны, вопреки исторической общности двух славянских православных народов Сербии и России. Не имея собственных энергетических ресурсов, страна замерзала в эти холодные декабрьские дни. Несмотря на душевный и братский прием, я чувствовал в себе вину за политику своей страны и сербы утешали меня, говоря, что блокада только сплачивает их, и то ощущение далекого братского народа, которое не может быть сломлено недальновидной прозападной политикой России не может уничтожить в них веру в русский народ. Однажды все белградцы с ликованием вышли на улицы города, когда сообщили, что русская самоходная баржа с мазутом, несмотря на блокаду, прорвалась по Дунаю в город. Конечно, одной баржи было недостаточно для обогрева города, но русские моряки были с восторгом встречены сербами, которые говорили: "нас 150 миллионов", имея в виду 140 миллионов русских и 10 миллионов сербов. Был я тогда в Сербии пять дней, и когда мы с Иваной ехали в аэропорт, я увидел многокилометровый ряд палаток с кострами, вокруг которых сидели тысячи людей. Это были сербы Сербской Краины - небольшого анклава православных сербов, зажатой между католической Хорватией и мусульманской Боснией. Они были обмануты Западом, когда он запретил ввод сербских войск для защиты этой маленькой территории. Весь народ ушел из Краины, зная, что их отдают на растерзание. Рассказав об их горькой участи, Ивана сказала: "Следующим будет Косово".

Прошло несколько лет, в течение которых Запад продолжал уничтожать этот гордый и непокорный их политике народ вплоть до варварских бомбардировок мирного населения. Уверения Запада, что своими точечными ударами американских бомбардировщиков, они уничтожают только военный потенциал страны, и которым поверило наше правительство, никак не противодействуя этому, на деле оказалось уничтожением всей промышленности страны, её объектов жизнеобеспечения, при этом замалчивается огромная цифра погибшего населения и, прежде всего работников этих предприятий. Да и каким военным объектом мог быть этнографический музей, кинотеатр, телевизионный центр и завод стиральных машин, развалины которых я видел в Белграде. Напротив американского посольства в Белграде лежали обломки хваленого самолета-невидимки "Стелс", сбитого потому, что он оказался видимым на экранах устарелых советских радаров, когда-то поставленных в эту страну. Трусоватые американцы прекратили использование этих самолетов, этим хоть как-то уменьшив урон. Уничтожены были десятки дунайских мостов, кроме трех белградских на которых постоянно с хоругвями в руках стояли люди.

В 2003 году в моей квартире раздался звонок из Белграда, и Ивана предложила мне принять участие в задуманной ею поездке в Косово. На Косово поле, как говорят сербы. При этом поездка может быть опасной, и я должен подумать, прежде чем дать согласие. С первого посещения этой страны я полюбил её, и её людей, так похожих на нас. Как потомок великого русского писателя я побывал во многих странах и, честно говоря, мне впервые не хотелось ехать домой, когда я прощался в аэропорту со своими друзьями.

Давно я задумывался над одним высказыванием Достоевского в его "Дневнике писателя", кстати говоря, написанного под впечатлением известий из Сербского королевства, когда там шла война против турков. Подытоживая свои мысли об этой войне, он пишет: "Война оздоравливает нацию". Сколько потом нападок претерпел писатель. Его обвиняли в "милитаризме", в стремлении "романтизировать" войну. Либералы не задумывались о том, что в Сербии идет освободительная война и, прежде всего борьба против оккупантов - иноверцев. Такие войны всегда наиболее изуверские, направленные не столько на захват территорий, сколько, прежде всего на уничтожение населения. Но вместе с тем у порабощаемого народа возникает чувство особого единения усиливающего силу его отпора, особенно если этот народ церковный. В православии есть понятие соборности, когда чувство "спасения своих животишек" по слову Достоевского, заменяется евангельским "отдать свою жизнь за други своя". Подобно тому, как в атеистическом по форме Советском государстве во время войны с фашистами, многие бойцы, поднимаясь в атаку, кричали "За Родину, за Сталина", а внутри себя молились "Господи помоги!". На улицах Белграда, вглядываясь в лица сербов, видя как они мужественно переносят те невзгоды, которые обрушились на их страну, не теряя присутствия духа и веры в, может быть призрачную, но все-таки победу, я понял правду этого высказывания Достоевского. Наверно, именно у православных народов происходит такое преображение. Ни один из моих западных гостей так и не смог понять, что заставило большинство ленинградцев остаться в осажденном городе, когда я им рассказывал о блокаде. Воины, защищающие такую страну, становятся воинами св. Георгия Победоносца. Я видел как простая сербка, торговавшая тыквенными семечками на улице, вдруг встала и, подойдя к солдату, высыпала стакан семечек ему в карман и поцеловала ему руки. Чувствовал я себя как дома ещё и потому, что центр Белграда очень похож на Питер, так как большинство домов построены в 30х годах русскими архитекторами эмигрантами. Сербия в отличие от других стран не только приютила русских, но и дала им работу по специальности и возможность учить своих детей в русских школах. Построили русские и маленькую церквушку во имя св. Троицы, под боком у сербского собора св. Марка. В ней завещал похоронить себя генерал барон Врангель. В далеком Брюсселе он записал "похороните меня в братской стране Сербии". Вокруг его саркофага теперь добавилось много маленьких табличек с именами русских добровольцев, павших на полях сражений с апостасийной агрессией. Маленькая церковь приняла на себя все осколки американских ракет, направленных на телецентр, защитив сербский собор. Вспоминая свои впечатления, я, не долго думая, дал своё согласие на поездку.

Мы приземлились в белградском аэропорту, с облегчением выйдя из старенького чартерного "Боинга". Прошло уже семь лет после дурацкой блокады, но до сих пор не восстановлены регулярные пассажирские полеты. С нами вместе сошла и небольшая группа ребят в камуфляжной форме, которых я заметил еще в Москве, года они прошли, минуя нашу очередь, прямо в самолет. Некоторые из них передвигались на костылях на одной ноге. Потом я узнал, что это были раненые в боях добровольцы, ехавшие на черногорские курорты. Мы, это я и двое кинематографистов: русский известный актер и режиссер Николай Бурляев и белорусский кинорежиссер Михаил Пташук, ныне покойный, погибший под колесами автомашины в Москве в день, когда его фильму "В августе 44-ого" должны были вручить главную российскую киношную премию "Триумф". Нас встречала Ивана Жигон с группой из восьми сербских кинематографистов, которые согласились присоединиться к нам.

Ещё в Петербурге, при подготовке к поездке, я узнал, что под Белградом создалось сербское Братство св. Иоанна Кронштадтского, которое строит церковь его имени. Я обратился к отцу Геннадию (Беловолову) в Леушинское подворье с предложением подарить строящейся церкви икону Святого. С батюшкой я знаком уже давно, когда он ещё был сотрудником музея Достоевского. Он мне дал большую икону, которая раньше висела в квартире св. Иоанна. Кроме этого у батюшки появилась идея дать ещё маленькую икону с аналоя, с тем, чтобы она побывала со мной в Косово и вернулась обратно. Он отслужил молебен, благословил меня и на следующий день я улетел в Сербию.

Двумя машинами, в день прибытия, наша группа направилась через Черногорию в Косово.

По дороге Ивана рассказала нам, как ей удалось все организовать. В это время в Косово уже были международные силы по поддержанию мира, так называемые силы KFOR. Косово было разделено на зоны ответственности между странами Европы. Был там и русский отряд, но когда Ивана обратилась к нашему полковнику, то он с сожалением ответил, что он тут не начальник, и выполняет чужие приказы, так что не может взять на себя ответственность. Обращаться же к его начальству, то есть к натовцам не имело смысл, они бы наверняка отказали. Неожиданно согласились итальянцы, которые обещали прислать военный конвой, который в полночь этого дня будет ждать нас на вершине горы в нейтральной зоне. Для этого мы должны сами добраться до места встречи и не опоздать, потому что именно нейтральная зона контролируется албанскими боевиками, шиптарами, как называют их сербы. Путь предстоял долгий, около 500 километров и, поначалу мы ехали быстро по хорошей дороге, любуясь прекрасными видами долин, где уже цвели яблони и вишни. Наконец мы добрались до пограничного с Черногорией сербского городка Рас. Тут оказалось, что хотя местное население и сербы, но они ещё в Средние века перешли в мусульманство и надо быть осторожнее, так как могут быть провокации. Цель наша была не сам город, а древний православный монастырь, построенный ещё в XII веке и стоявший на вершине горы над городом. Ивана рассказала, что монастырь уже 150 лет стоит без братии, но недавние американские бомбардировки (на соседней вершине стояла локаторная станция) повредили здание церкви, не первый раз мы увидели, что одна ракета "по ошибке", попала не туда и отколола угол церкви. Решено было спасать здание, и сюда был недавно назначен игумен с несколькими трудниками для работ по восстановлению. Монастырь был построен во имя св. Георгия Победоносца и когда-то был процветающим, но сейчас представлял собой тяжелое зрелище. Древние фрески были открыты начавшейся ненастной погоде, и снег уже наметал сугробы внутри алтаря. Нас встретил о. Петр, который пригласил нас к трапезе. Мы находились уже в горах на 500 метров выше уровня моря, и за четыре часа пути температура воздуха сменилась с +18 градусов до - 5 по Цельсию. Трудно было представить, что пять человек, смогут восстановить столь значительные повреждения, но о. Петр излучал такой оптимизм и его твердое "Полагаемся на помощь Божию!" передало и нам веру на восстановление монастыря. Отслужили молебен на благополучное путешествие перед двумя иконами свв. Георгия Победоносца и Иоанна Кронштадтского. Большую икону я оставил в Белграде представителю Братства. Снова сели в машины и отправились дальше. Снег всё усиливался и наши машины, одна легковая и микроавтобус, с трудом поднимались в гору.

Ещё в Питере, посмотрев на карту, я решил, что попаду в лето, так как Черногория или Монтенегро, как иногда называли её сербы, находится на широте юга Италии, но я не подумал о горах, составляющие 90% её территории. Мы забирались всё выше и выше, а температура постоянно падала, дойдя до - 12 градусов. Наконец мы достигли последнего контрольного поста. Пограничники были очень удивлены нашему появлению и стали уговаривать остаться до утра. Они объяснили, что дальше пойдет контрабандная дорога, и, если мы не подпишем бумагу, что они не несут за нас ответственность, то они нас дальше не пустят. Прошло маленькое совещание между сербами, и было решено всем подписаться. Мы снова двинулись в гору. Стали попадаться огромные машины и бензовозы с номерами всех стран Европы, стоявшие на обочине, с выключенными огнями и засыпанные снегом. Было уже темно, и только фары освещали небольшое пространство впереди. Дорога постоянно шла серпантином, снег все увеличивался и тут впереди идущий микроавтобус, пробивавший всё увеличивающиеся колею, вдруг остановился. Оказалось, что водитель вспомнил, что пограничники предупреждали нас ни в коем случае не включать свет и дальше мы уже в полной темноте поехали почти шагом, ориентируясь по едва заметной белой ленте дороги. Появилось беспокойство, что мы опоздаем на встречу с итальянцами, а они, как предупреждали, долго нас ждать не будут. Конечно, мы опоздали. Когда въехали на небольшую плоскую площадку на вершине горы, было уже пятнадцать минут первого. Площадка была пуста, но и следов машин не было. Решили ждать конвой, который должен придти снизу противоположного склона горы. Я уже знал, что Косово действительно представляет собой поле в 1200 квадратных километров площадью, окруженное горами, и что мы с итальянцами должны спуститься в ту часть этого поля, которая называется Метохия и следующим пунктом остановки будет Дечанский монастырь, где нас уже ждут. Прошел час, но никого не было. Снегопад закончился, прояснело, но поднялся холодный ветер, и мы стали в машине замерзать. Пришли из своего автобуса сербы и угостили нас ракией, которую в дорогу дал нам отец Петр. Далеко внизу с отвесной скалы были видны огоньки какого - то селения. Мириады звезд с луной во главе освещали величественную картину горного перевала. Но красота природы плохо сочеталась с нашим неопределенным положением. Послышался напряженный звук мотора со стороны Косово и силуэт большой машины появился на плато. Мы вышли навстречу, но черный джип медленно проехал мимо, затем развернулся и, подъехав к нам, остановился и выключил огни. Все недоуменно наблюдали. Загорелся свет в кабине, и стал виден водитель, который разговаривал с кем-то по сотовому телефону. Поговорив, водитель тронулся в путь и скрылся в обратном направлении. На лицах сербов появился страх, так как они решили, что это был албанский боевик, обнаруживший нас и заметивший наши белградские номера, и теперь он сообщил об этом своим и неизвестно кто прибудет раньше итальянцы или боевики. Если первыми будут албанцы, то вполне возможно, что они даже не будут в нас стрелять, а просто сбросят нас вместе с машинами в пропасть и дело с концом. Ведь мы были здесь нелегально, и мало ли что на горной дороге могло случиться, да ещё ночью. Тут действительность положения стал ясен и нам русским. Сербы предложили всем возвращаться обратно, но как только мы стали разворачиваться, тут же поняли, что из-за снега путь обратно нам отрезан. Тут я вспомнил об иконе и, достав её, поставил в машине перед собой и стал молиться. Постепенно пришло спокойствие и уверенность в благополучном исходе. И действительно, вскоре снова послышался звук моторов, и появились итальянцы на трех броневиках. Они деловито стали распоряжаться, заявив, что всем надо разместиться в их машинах и поскорее двигаться в путь. Но мало кто обращал на них внимания, так как с ними приехал на стареньком джипе игумен Дечанского монастыря о. Феодосий. Мы сразу окружили этого, почти двухметрового иеромонаха, видя в нем нашего спасителя. Он улыбался нам с крестом в руках, благословляя нас на дальнейший путь. Обвешенные оружием, с пулеметчиками в башенках броневиков итальянцы выглядели боевито, но было заметно, как они внимательно и недоверчиво всматриваются в склоны гор и торопливо старались разместить нас в свои машины. Тут выяснилось, что белградские машины не смогут вернуться назад и надо их брать с собой. С них сняли номера и поставили в середину каравана, заявив, что если будет обстрел, то снайпера будут стрелять, прежде всего, по ним. Нас никак не могли заставить сесть в машины, потому что после такого напряжения мы веселились и возбужденно переговаривались между собой, почти открыто смеясь над видом итальянцев. Наконец все устроились, и мы опять двинулись в путь. Сразу за плато на спуске с горы обнаружилась совершенно обледеневшая дорога, так как с этой стороны вместо снега шел дождь, и итальянцы никак на своих тяжелых броневиках не могли взобраться на гору, потому и опоздали. Броневик внутри оказался совершенно не приспособленный для пассажиров. Сидеть мне пришлось на холодном откидывающимся металлическом сиденье, от тряски на меня постоянно валились карабины из разболтанной стойки, отбивая мне колени, к тому же холодный ветер свистел внутри, пробиваясь через круглую щель башенки. Пулеметчик вертелся вкруговую на маленькой площадке, сжимая гашетку и отплясывая от холода в своих огромных ботинках прямо у моего носа. Всё грохотало внутри этой адской машины. Водитель постоянно ругался по-итальянски, пытаясь удержать броневик на скользкой дороге. Мне очень захотелось наружу, тут я заметил, что Ивана, которая испытывала все то же самое и явно замерзала, стала петь известную и мне итальянскую песню партизан "Бандьера росса", это ввергло в недоумение итальянцев, но делать нечего, и они тоже стали нам подтягивать и подмигивать. Стало веселее, но холод брал своё и вскоре вместо песни, послышался стук зубов, трясло нас буквально как в ознобе. Мысль о том, что с нами едут пустыми две теплые машины, заставило нас устроить забастовку и Ивана, которая знала итальянский, заявила, что дальше мы с ними не поедем и готовы хоть сейчас выпрыгнуть, в очередной раз открывшуюся дверку, которая время от времени, видимо от перекосов кузова, открывалась и ближайший итальянец с грохотом её захлопывал. Наконец командиру нашей "боевой машины" надоело наше нытье, и, сказав что-то вроде "кругом пули свистят, а эти сумасшедшие славяне лезут под них" и что "тогда он не несет никакой ответственности за нас", переговорив по рации с передней машиной, выпустил нас и мы бегом пересели в легковую машину. Водитель явно обрадовался свалившейся на него компании, и мы поехали дальше. Вскоре от всего пережитого и от тепла в машине, я провалился в сон и очнулся уже тогда, когда броневики въезжали на территорию монастыря. Наспех покормившись необыкновенно вкусной монастырской едой, помолившись, мы расползлись по своим кельям.

Утром меня разбудил, странный, но мелодичный стук, выглянув в оконце, я увидел монаха, держащего на плече что-то вроде бревна по которому он стучал палкой, но не по одному месту, а, изменяя положение бревна, силу и ритм удара получал некую мелодию. Он обошел вокруг храма, у входа аккуратно поставил бревно, и исчез за массивными дверями. Наскоро одевшись, я вышел во двор и поразился красоте, окружившей меня. Передо мной стоял огромный храм, весь розовый и воздушный в лучах восходящего солнца, построенный в XIV веке, о чем сообщала бронзовая доска, он был окружен вековыми мохнатыми елями и поодаль в каменной чаше журчал родник. Изумрудная, только пробившаяся травка, соседствовала с каменными плитами дорожек, и всё это дополнялось утренней песней птиц. Мне на какой-то момент показалось, что я в раю, но именно на момент, потому что раздался резкий стук подкованных ботинок и я увидел двух солдат, идущих с оружием в руках по дорожке вдоль храма. Они внимательно посмотрели на меня и стали деловито подниматься по лестнице на колокольню. Всю площадь монастыря окаймляла пятиметровая стена, покрытая диким виноградом. Эти стены веками защищали монастырь от набегов мусульман. Именно монастыри сейчас остались островками сербского присутствия на этой многострадальной земле. Вдали были видны большие каменные ворота с башнями, и я направился туда, предполагая прогуляться по ближайшему склону, где были видны какие - то цветущие деревья. Сразу за воротами, лицом к лесу, по обеим сторонам, стояли знакомые броневики с башенками, кроме того, на площадке было не менее двадцати солдат, поглядывавших на дорогу, и ждущих чего-то или кого-то. Они, заметив, уставились на меня, и я поспешил убраться восвояси. На обратном пути я встретил Ивану, которая сказала мне, что литургия не начнется, пока солдаты не обследуют все уголки. Если не найдется что-нибудь подозрительное, то они дадут разрешение на службу. Это известие окончательно вернуло меня с неба на землю, и я вспомнил, что в этих лесах на склонах могут быть снайперы и, что, может быть, один из них уже выбирает цель. Кроме того, выяснилось, что сюда на литургию едут сербские паломники в двух автобусах из французской зоны и что они где-то застряли. Мне вдруг захотелось курить и я, забившись в какой-то терновник в углу, разгоняя рукой дым, нервно затянулся пару раз и, затушив сигарету, красный от стыда вышел наружу. Постепенно вся наша группа вышла на двор. Я вспомнил, что у меня есть видеокамера и поспешил в свою келью. Свободных помещений было много, так как по разным причинам братия уменьшилась за последние годы, но никто не был убит. Я узнал, что снайперы иногда нарочно стреляют мимо, так чтобы пуля просвистела у уха. По пути мне встретился монах, уверенно шедший по закоулкам братского корпуса, каково же было мое удивление, когда, мне сказали, что он слепой. Он не только принимал участие в службе, но потом я обнаружил его за компьютером. Я был как в столбняке, наблюдая, как он уверенно стучит по клавишам, и только писк компьютера дал мне понять, что он ориентируется, что происходит, по слуху. Мне подумалось, что именно монастырская жизнь дает ему, слепому, полноту жизни, где важнее духовное зрение. Моя келья сохранилась, так как была при насельнике, и при рассмотрении киота я обнаружил, что русских и сербских икон было половина, а на полке попадались книги и на церковнославянском языке. Наконец со двора послышался, шум множества ног, это прибыли паломники. Они прибыли на военных автобусах с занавешенными окнами в сопровождении французских солдат, которых было едва ли не меньше паломников. Сегодня оказался день памяти первого краля (короля) сербского Святого Милутина. В Дечанском храме во имя Христа-Вседержителя (Пантократора) находятся гробницы отца и сына, двух королей сербских. О сыне св. Стефане я узнал из его жития подаренного мне о. Феодосием. Хотя книга написана на сербском языке, но я смог прочитать её без словаря, так как наши языки очень похожи и если знаешь церковнославянский, то идентичность доходит до 85-90%.

В те суровые времена XII века, по наущению придворных, сообщавших, что принц готовит убийство отца, чтобы захватить трон, Милутин ослепляет своего сына Стефана и отправляет его в Константинополь в монастырь Христа-Пантократора, где Стефан, усердно молясь, проводит восемь лет. Однажды во сне к нему явился св. Николай Чудотворец и исцелил его от слепоты. По просьбе афонских монахов и византийского царя Андроника, король Милутин разрешил сыну вернуться в Сербию. Все это время Стефан носил на глазах повязку, не открывая своего чудесного исцеления. Накануне смерти Милутин помирился с сыном. В 1321 году Стефан был коронован под именем Урош. Король вышел к народу и снял свою повязку. За время своего десятилетнего правления он с помощью Божией одолел многих неприятелей, в том числе соседей, православных болгар, восстановив Сербию в её древних границах, и укрепляя православие. В благодарность Господу, он основал монастырь в местечке Дечан на берегу реки Бистрица. Главный алтарь храма был освящен во имя св. Николая Чудотворца. Но Бог уготовил ему мученическую кончину. Его сын Душан восстал против отца, но король Стефан покорно отдал власть и уединился в замке Звечан высоко в горах. Ему опять явился св. Николай и сказал, что Господь скоро призовет его в свое Царство. В оставшееся время Стефан проводил в молитвах и богоугодных делах. Однажды, подосланные убийцы задушили короля. Он был похоронен в Дечанском монастыре. Прошел почти век, но народ не забывал своего короля Стефана. Молящиеся заметили, что на фреске изображающей Христа - Пантократора с мечом в руке, на лике его исчезли глаза, много разговоров пошло об этом чуде и Церковь решила канонизировать короля Уроша как Святого Стефана.

Наконец, с колокольным звоном, началась долгожданная литургия. Храм внутри состоит из двух больших помещений. Первая зала была королевской, где сохранился трон, стоящий напротив широких дверей в притвор церкви. Все стены без зазора покрыты фресками и деревянной вязью в виде рам. Открытый, без иконостаса алтарь с царскими вратами, и по периметру церкви деревянные подставки к которым можно прислонить спину - стасидии.

Служба идет на сербском языке, но некоторые её части выговариваются на греческом и церковнославянском языках. Монашеское пение греческого распева непривычно воспринималось ушами, оно иногда подхватывалось молящимися. В глаза бросилось совершенно незнакомое мне кадило, которое не раскачивалось, а делало вращательное горизонтальное движение в руке дьякона. Храм был полон, и большая часть молящихся состояла из молодежи. Мужчин и женщин было поровну. В дверях я заметил итальянских солдат, которые аккуратно сложили в пирамиду своё оружие вне стен храма и с большим вниманием наблюдали происходящее. Справа от двери я увидел сидящего в кресле старца в монашеском одеянии, потом я заметил, что после службы сербы подходили к нему и целовали руку. Как оказалось, это афонский монах сербской церкви, который, узнав о несчастии своей Родины, пешком пошел с Афона в Дечаны, но в конце пути на него напали албанцы и избили его так, что сломали позвоночник и у него отнялись руки и ноги. Было видно какое почтение оказывают ему все находящиеся в храме. Вскоре после начала службы, когда солнце стало заглядывать в верхний купол храма, появился монах, который специальным приспособлением, погасил все свечи в храме. Как мне потом объяснили, свечи специально берегут, так как их привозят теперь из Италии, а свой свечной завод был сожжен албанцами, электричество же в храм никогда не проводили. Монастырь имел до недавнего времени обширную монастырскую землю с большим фруктовым садом и пасекой. Но теперь всё это вырублено и уничтожено. Теперь монастырь снабжается итальянцами. Итальянцы не защитили множество сельских церквей, иные из которых по древности были в списках ЮНЕСКО. За два года их "ответственности" албанцами было взорвано и сожжено 32 церкви из этого списка.

Икона св. Иоанна Кронштадтского была поставлена на отдельный аналой. Слух о гостевой иконе разнесся среди молящихся и они потянулись к ней, чтобы приложиться. Причастие проходит также как у нас, но без теплоты, по той же причине ограниченного снабжения. Литургия закончилась. Игумен отец Феодосий был окружен паломниками и с каждым тепло побеседовал. Многие набрали с собой воды из источника. Пригласили на трапезу. Кроме братии и паломников там оказались командиры военных и профессор из Италии, который в разговоре возмущался тем, как западная пресса замалчивает те ужасы, которые происходят в Косово. "Я раскрою всем глаза, когда вернусь!" - возбужденно говорил он. К сожалению, его правда очевидца событий потонет в потоке лжи, льющейся со страниц западной, да и, к сожалению, нашей прессы. Сербы, несмотря на тысячи погибших, в развязанной албанскими экстремистами резне, не охвачены желанием мести, хотя, и говорят "Силой у нас отняли, силой и вернем!".

Бомба замедленного действия была заложена ещё полстолетия назад, когда хорват Иосип Тито открыл границу Косово с Албанией. Потоки албанских беженцев хлынули на косовскую землю, сначала это были православные албанцы, спасающиеся от диктатора мусульманина Энвера Ходжи, который стал громить албанскую православную церковь, но затем к ним присоединились и мусульмане, спасавшиеся от насильственного коммунизма китайского образца. Так как мусульманские семьи всегда были многодетными, в отличие от христианских семей (по переписи 1990 года в среднем детей первых было 6,9 против 3,4 у христиан), то, через несколько десятилетий, подавляющее большинство косовского населения стало албанским. Кроме того, подрастающее поколение христианских детей хотело получить образование и специальность, и для этого надо было ехать в центральную Сербию. Показательно то, что после захвата албанскими экстремистами Приштины столицы Косово, был разгромлен здешний университет. Особенно пострадал славянский факультет, который был сожжен дотла, вместе с библиотекой. Собственно основная цель нашей поездки была встретиться с сербскими студентами и профессорами, успевшими эвакуироваться под защитой военных в Косовскую Митровицу, где они пытались в бывшем кинотеатре организовать учебный процесс. Мы везли туда видеокассеты с фильмами-лауреатами фестиваля "Золотой витязь" и видеопроектор.

Почему же вопреки действительным фактам о неизмеримо большем злодеянии на Косово (оставим в стороне религиозно - историческое право сербов на эту землю) албанских экстремистов Атлантический союз встал на сторону "угнетаемых" албанцев? Да потому что наркотики и нефть решают сейчас судьбы народов. Для мусульманина наркотики никогда не были чем-то греховным и запрещенным, особенно если это предназначено для неверных. Косовская земля удобна как "оффшор" в потоке наркотиков в европейские страны. Наркосверхприбыли могут оплачивать не только правительства, но и любую войну, впрочем, как и нефть. Какой расцвет строительства домов и вилл наблюдается вдоль дорог Косова! Многоэтажные жилые дома, вмиг построенные, стоят незаселенные. Громадные средства вбухнуты, чтобы создать все условия для быстрейшего пополнения населения из нищей Албании. Строительство опережает иммиграцию! Окна этих домов и роскошных вилл наркобаронов выходят на перепаханные бульдозерами сербские кладбища. В Белграде я видел душераздирающий документальный фильм о сербском исходе. Там есть кадры каравана телег со скарбом, а в середине телеги с останками предков, вырытых на кладбище и увозимых с собой, чтобы их не осквернили новые хозяева этой плодороднейшей земли. Фильм сняла героическая женщина с прекрасным именем Слободанка, как сталкер, ходившая под прицелом шептаров, чтобы оставить эти уникальные свидетельства. Я вспомнил итальянского профессора - он бы сошел с ума, увидев отрезанные головы сербов, тщательно развешанные на цветущих яблонях. Эти самые цветущие яблони я увидел во множестве вокруг сгоревших сербских домов, когда мы в Дечанах, сердечно простившись с братией, да и кое с кем из итальянских солдат (они оказались в человеческом плане совсем неплохими ребятами), поступили под ответственность другого отряда. Разместившись в военном автобусе и, тщательно проверив, все ли занавески закрыты, мы направились в другой монастырь, в Печь (от слова опекать) Патриаршию. Но как ехать с закрытыми занавесками, когда в руках видеокамера! Снимать на ходу, правда, было очень трудно, да к тому же я впервые держал в руках камеру, но я понимал, что мало кому из русских удалось попасть сюда. Одной рукой мне приходилось отодвигать занавеску, а другой держать камеру. Я был недоволен, но вскоре понял, что это не от меня скрывают албанцев, а меня скрывают от них. Когда мы в своей неповоротливости застряли на узкой улочке какого-то городка, я довольно бесцеремонно высунулся в окно, радуясь статике вида. Я только успел заметить базар недалеко от нас, как тут же с молниеносной быстротой вокруг собралась толпа, приветственный вид которой при виде итальянских сил, сменился на яростный. Это, как мне потом объяснили итальянцы, они увидели славянское лицо. Наш автобус явно стал качаться, потому что толпа, наэлектризованная злобой, стала раскачивать наш стоящий автобус с увеличивающейся амплитудой. Трое солдат, ехавшие в автобусе, с карабинами в руках застыли в страхе. Комок к горлу подкатил и нам безоружным, казалось, еще минута и наш автобус завалится на бок. Как бы нехотя автобус принял нормальное положение, это двадцать солдат из двух броневиков сопровождения, с карабинами перед собой довольно энергично стали оттеснять толпу албанцев. Только дети, которых не трогали, продолжали пилить пальцами у горла, глядя на нас. Потом я узнал, что солдатам строжайше запрещено стрелять днем даже в воздух, а ночью, в случае нападения, можно и в цель. Теперь понятно стало, почему они назначили свидание в полночь. Всё утихомирилось, и мы двинулись дальше. Я снова забеспокоился по поводу съёмок. Тут один из солдат внимательно на меня посмотрел, как бы оценивая, и, сняв с себя смешную военную шапочку карабинера, надел её на меня. Хотя она тут же провалилась мне на уши, но я не возражал. Я вновь принялся за съемку, пытаясь запечатлеть всё характерное тому, что здесь произошло. Вот крепкие каменные, издали кажущиеся нетронутыми, сербские двухэтажные дома, но ближе видишь, над пустыми глазницами окон характерный черный след пожара и крышу всю в дырах. Следом идет албанское село - албанцы с сербами всегда селились рядом, но не смешиваясь. Дальше обязательно громадная вилла наркобарона в европейском стиле с тарелкой антенны и бассейном. На перекрестках дорог либо руины церкви, либо новенькая бензоколонка, это албанцы, сравняв бульдозером площадку, чтобы и следов от церкви не осталось, ставили бензоколонку. Часто попадались мечети из стекла и металла, сооружаемые поточным методом. Тут и там стоят пустые бетонные коробки небольших фабрик, раньше занимавшихся переработкой огромного урожая получаемого на этой земле. Сейчас же, когда прошло уже два года с тех пор как ввели войска и здесь перестали стрелять, земля заросла сорняком и бурьяном, всюду запустение и мусор. Албанцы формально стали хозяевами положения, но не хозяевами земли, для них она подсознательно осталась чужой. Вдоль дорог огромное количество людей бесцельно идущих в обоих направлениях. Создается впечатление, что им и не надо работать их прокормит Европа. Особенно жалкое впечатление создает масса пыльных детей, играющих в футбол на площадке у разрушенной школы. Они тут же бросают игру, завидя солдат, и с плакатиками типографского производства, на которых изображено красное сердце и слово OTAN (так по-английски называется НАТО), бегут к дороге, в надежде на какую-нибудь подачку. Все это давно раздражает солдат, они, будучи очевидцами всего происходящего, на все лады костят американцев, разбомбивших "инфраструктуру". Мне кажется, что если даже все сохранилось, ничего бы не функционировало, так как интерес для албанцев представляет только торговля все равно чем, апельсинами или наркотиками. Они, ещё не разбомбленные огромные элеваторы использовали, как им казалось, по "назначению" - сбрасывали с них соседей сербов. Тяжело было видеть нашего шофера легковой машины, который оказался из этих мест и волей случая с нами в автобусе проезжал свое разоренное родовое село. Он плакал как ребенок, а потом, успокоившись, рассказал, как он спасся. Они всей семьей только сели обедать, как в окно постучал сосед албанец и сказал, что их идут убивать. Побросав все, через то же окно они убежали из села. Его брат, живший на другом конце села, был зарезан вместе с семьей. Рассказал он и о своем дедушке, который жил в другом селе. Дед имел конюшню, напавшие шиптары методично убили его лошадей, потом зарезали семью, но его не пришлось убивать - он умер от разрыва сердца. Конечно не все албанцы убийцы, но что они могли сделать, когда сами могли быть убиты за помощь врагу. Игуменья, матушка Феврония из монастыря в Печи рассказывала, что иногда раздаются телефонные звонки из города и аноним с албанским выговором, сообщает, что у ворот оставлена провизия. Посылают солдат забрать, а затем дают еду кошкам на проверку, так как еда может быть отравлена. Пока Бог миловал, но самое радостное, это получить охапку дров. Монастырь был главным в Метохии, здесь испокон веков жили сербские Патриархи, восемь первых Патриархов покоятся в гробницах здесь, начиная с XI века. Сейчас же Патриарх Павел вынужден приезжать в броневике под охраной и только два раза в год, так решило военное начальство. К слову сказать, в Белграде он частенько ездит по своим делам в обычном рейсовом автобусе. В церкви монастыря находится главная Святыня Сербии чудотворная икона Печской Богоматери. Когда-то сюда приезжали тысячи паломников. Теперь же двадцать монахинь вынуждены были соорудить домашнюю церковь в гостиничном корпусе, чтобы каждый день не ходить сто метров простреливаемого пути до основной церкви. Тут уже нет пятиметровой ограды как в Дечанах и нам сказали, что уже 26 итальянцев были убиты снайперами за эти два года, но это секретная цифра для каждые три месяца сменяющихся солдат. Монахини с нетерпением ждали приезда иконы св. Иоанна Кронштадтского и как только она была поставлена на аналой маленькой церкви, начали молебен, продолжавшийся всю ночь. Мы выдержали только час молебна и разошлись по кельям, всё-таки постоянное напряжение для нас, уже понимающих сложность ситуации, отнимал физические силы. Включив на зарядку свою камеру, я провалился в сон, и даже бомбежка не смогла бы разбудить меня. Разбудил меня утром колокольчик, сзывавший на трапезу. Во главе стола сидела игуменья, которая рассказала, что было ночью. Сразу после нашего ухода отключилось электричество, это было обычным, так как электричество подавалось из города, а свой генератор уже месяц не работал, так что монахини продолжили молебен при свечах, дальше пошли чудеса. Во-первых, под утро электричество снова включилось, что никогда не бывало. Во-вторых, неожиданно, военные согласились разрешить пройти в полной темноте до церкви с иконой, где молебен продолжился. Вместе с нами на трапезе сидела ещё одна женщина, которая раньше была экскурсоводом, но осталась в монастыре, она знала пять языков и позже я, неожиданно встретив её в коридоре, несущей поднос с рюмочками ракии (фруктовая водка) спросил её, куда это она их несет. От неё, я узнал, что она проводит православные беседы с итальянскими солдатами и, что уже четверо подумывают креститься в православие. Удивительная женщина, которая могла покинуть монастырь, но осталась в его трудную годину, да ещё ведет миссионерскую работу. Днем литургии не было, так как монастырский батюшка уехал с солдатами осмотреть руины, недавно взорванной сельской церкви, найти уцелевшее и прославить Крестную Славу. Этот обычай есть только в Сербии. Помимо именных святых, сербы имеют святых покровителей рода, семьи, села. Крещение Сербии происходило мягко от рода к роду, и их языческое многобожие заменялось поклонением христианским святым. Каждое село имело своего покровителя, и в его день в церкви совершался особый обряд преломления Славского калача. Обычно на руинах обнаруживают крест, часто израненный, и вот на этом кресте, положенном на месте алтаря, происходит этот обряд. Батюшка всё найденное забирает с собой в придел монастырской церкви, где собралось уже много свидетельств кощунственных деяний, так опекаемых Европой варваров. Музей скорби, который доступен только тем, кто добирается до этих мест. Искореженные кресты, подгоревшие иконы и евангелия, фотографии церквей до и после уничтожения. Особенно поразила меня одна фотография, где снята взорванная церковь с остатками стен, на которых чудесным образом держался купол, и строго вертикально сиял позолоченный крест. Причем сама церковь от разрушений просматривалась насквозь. Вечером я предложил сестричеству посмотреть художественный фильм "Мальчики", снятый по десятой главе "Братьев Карамазовых". Начался просмотр, но все время отключалось электричество, и в перерывах монахини зажигали свечи и молились. В конце фильма были включены документальные кадры празднования Пасхи в Оптиной пустыни. Пасхальная радость охватила их и при возгласах священника "Христос Воскресе!" они прикладывались к экрану и крестились. Но особенно поразила меня их реакция на те кадры, где были сняты три молодых монаха, бьющие в колокола, позже погибшие на этом месте от кинжала сатаниста. Они бросились целовать экран и все время просили перемотать пленку, чтобы все смогли поцеловать их изображения. В их понимании они уже были святыми мучениками. Как близко они сами стоят к этой кончине. Незадолго до нашего приезда в городе зарезали последних сербов. Это были мать и дочь. Дочь была парализована и когда к ним пришли сербы, чтобы их эвакуировать, мать сказала: "Мы ничего плохого не сделали, нас не тронут".

Мы очень хотели попасть в ту часть Косово, где стояли наши русские десантники (тогда они ещё там были), но итальянцы предлагали поехать к французам или испанцам. Ивана вспомнила об удивительном случае, который итальянцам не очень хотелось вспоминать. Дело в том, что они слабо реагировали или "опаздывали" при защите сербских сел и церквей, но один случай нападения и осквернения монастыря получил широкую огласку и только потому, что там в этот момент был "цивильный" представитель одной европейской международной организации, которого захватили шиптары. Надо было срочно реагировать, но это могло бы кончиться настоящим боем. Тут итальянцы струсили и попросили русских помочь. Наши десантники выбили албанцев из монастыря, но при этом были убиты двое русских. На этом основании наш командир отряда заявил, что русские останутся в монастыре для защиты, тем более что албанцы заявили, что они все равно закончат свое грязное дело. Итальянцам было удобнее защищать монастырь чужими рукам, и они согласились. Так возник русский отряд из восьми воинов, посередине итальянской зоны. Ивана смогла уговорить итальянского командира, и они после долгих раздумий, согласились туда ехать.

Монастырь Девич (Девичий) был основан в XII веке рядом с родником, который по ещё языческому преданию помогал женщинам избавиться от бесплодия. Постепенно при христианизации возник новый обычай, по которому если купание не помогало, то женщина объявляла себя "невестой Христа" и уходила в монастырь. Так возник этот женский монастырь. При нападении шиптаров были осквернены не только церковь, но и сами монахини, которые приняли решение уйти в подземные пещеры под монастырем и больше не появляться на "свет Божий". Перед самым монастырем итальянцев вновь охватил страх, и тут на свет появилась бутылка водки, которую прямо из горла выпили наши горе-вояки. Вспомнились наши "фронтовые сто грамм". Итальянцы, спев с Иваной несколько итальянских песен и набравшись храбрости, поехали дальше. Нас встретила игуменья с помощницей (единственные, оставшиеся на поверхности) и повела в монастырь. Плотным кольцом окружили нас пугливые итальянцы, захватившие ещё и ручной пулемет из машины сопровождения. Каково же было их удивление, когда на территории "охраняемого объекта" они обнаружили только двух русских ребят с потрепанными автоматами на боку, без касок и бронежилетов, и даже без гранат! Итальянцы все время ходили вокруг них и смотрели как на марсиан. Без смеха нельзя было смотреть на их разинутые рты. Парни были удивлены и обрадованы нашему появлению и просили дождаться остальных, которые уехали на БМП помогать восстанавливать соседний монастырь. Помню Володю из Волгограда, у которого буквально слезы полились, когда Николай Бурляев по сотовому телефону набрал его домашний номер, и он услышал голос матери. На вопрос "Ну как тут обстановка?" он ответил "да постреливают" и неожиданно сказал, что "очень борща хочется, а свеклы тут нет". Итальянцы всё время торопили нас ехать обратно. Мы только попросили игуменью открыть церковь и пройти с нашей иконой по солее. Тяжело было видеть разгромленную церковь с изрезанными ножами иконами, на лике Богоматери было вырезано UCK, название албанской бандитской армии. Но, всё-таки, они не смогли сжечь монастырь. На обратном пути мы встретили наш БМП с родным флагом. У наших сербов был сербский флаг, мы водрузили его на БМП и, забравшись на машину, все сфотографировались. Удивительно как похожи наши флаги! Крепко обнялись с нашими ребятами и поехали дальше. Путь наш лежал в село Осеянице, в испанскую зону, куда вернулись косовские сербы, видя, что испанцы надежно охраняют их земли. Когда мы спросили, как они смогли защитить церкви, испанский командир ответил: "Мы слишком хорошо знаем мусульманские нашествия". Конечно, сербов поместили жить за колючую проволоку. Такова "гуманитарная" политика натовской Европы. Однако нас встретили крепкие радостные, крестьяне, нисколько не забитые своим положением. Прежде всего, нам показали развевающийся сербский флаг, единственный, как они сказали, флаг Сербии в Косово, и добавили, что главное - они на своей земле, земле предков. Село до прихода испанцев было сожжено и сербам пришлось зимовать в вагончиках. Дети, вернувшиеся вместе с родителями, ходят в школу, деля полуразрушенное здание с казармой испанцев. Сербская часть нашей группы привезла для школьников учебники и конфеты. Дети, принимая подарки, оставались неулыбчивыми, на них особенно влияло то положение ограничения за колючей проволокой, которое никак не назовешь счастливым детством. Для их игр на воздухе выделено два часа, в которые испанские солдаты особенно внимательно следят за окружением, готовые отразить провокации албанцев. С тяжелым впечатлением покидали мы этот кусочек свободной Сербии в Косово. За два года, в которые силы KFOR пытаются поддерживать хрупкий мир, не изменили жизнь к лучшему. Всё также здесь правит бал вражда и провокации.

Мы едем в город, где вражда и провокации проявляются почти каждый день. Косовская Митровица находится на границе албанской и сербской части Косово, причем эта граница проходит по реке разделяющей город надвое. Единственный мост соединяет два враждебных берега. На мосту круглосуточно дежурят французские солдаты, но даже они не могут сопротивляться албанским набегам на сербскую часть. До нас было несколько случаев резни сербского населения, когда многочисленная толпа албанцев, перейдя мост, неожиданно нападала на мирных жителей. У моста мы встретили несколько десятков мужчин сербов, которые дежурят здесь, не доверяя французам. На вопрос сомнения, что вряд ли они смогут отразить нападение, они ответили, что они здесь не для обороны, а чтобы успеть разбежаться по городу и предупредить остальных о нападении. Рядом с мостом огромный щит с фотографиями тех, кто пропал бесследно во время этих нападений. Надежда, что они живы, умрет последней. Недалеко от моста, на сербской стороне, стоят три точечных девятиэтажных дома, в которых живут православные албанцы (в Албании до сих пор живет 5% православных албанцев) изгнанные из Косово, но сербы не мстят им. Они для сербов "братья во Христе", в то время как шиптары убивают и мусульман, заподозренных в "предательстве".

В этом городе цель нашей поездки, изгнанный Приштинский университет, пытающийся наладить учебный процесс. Огромный зал кинотеатра не смог вместить всех тех, кто пришел на встречу с нами. Видеокассеты вместо кассетных бомб, было лозунгом нашей встречи. После выступлений сербской и русской части нашей делегации, а наши выступления были эмоциональны, так как наши впечатления были свежи и потрясли нас той ложью, которая льется с экранов ТВ и страниц газет не только на самодовольном Западе, но, к сожалению и в нашей стране. Можно констатировать, что и в XXI веке возможен средневековый геноцид нации под лозунгом "общечеловеческих ценностей".

В 2005 году решением правительства России были выведены все российские миротворцы из Косово, в том числе и те восемь героев, защищавших монастырь Девич.

В 2006 году решением ЮНЕСКО будут выделены деньги на восстановление монастырей и храмов Косово. Как можно восстановить то, что полностью уничтожено? Ведь сами западные "гуманисты" сделали все для их уничтожения. Воистину лицемерию Запада нет границ!